Паломники на пути к монастырю Рам Гелонг, 1934
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Тибетец и женщина из России в буддийском монастыре, Тибет, 1934 год
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Танцоры в тибетском монастыре Рам Гелонг. 1934
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Священники в традиционной одежде в монастыре Рам Гелонг,1934
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Религиозные женщины в париках из шерсти яка на головах в тибетском монастыре Рам Гелонг,1934
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Два тибетских монаха используют длинные рога для призыва к участию в религиозной церемонии. 1934.
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Член братства "Мудрость пути", представитель сил черной магии в Тибете, сидящий в ритуальном одеянии. 1931 год
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Странствующие купцы, мужчина и женщина в Тибете. 1931 год
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Дворец далай-ламы. 1935Тибетский монах. 1935
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Да только я там все надписи местами с фотографиями перепутала (

Китайская принцесса Вэнь Чэн вышла замуж за тибетского правителя Сонцзена Гампо в 641 году, и, как гласит легенда, именно тогда чай попал в Тибет. Диковинный эликсир сразу полюбили и вельможи, и кочевники. Понять их можно: появился новый питательный напиток в холодном климате, притом что альтернатив ему было немного: талый снег, молоко яков и коз, молочно-ячменный отвар и чанг, ячменное пиво. Кружка чая с топленым маслом яка – с характерным солоноватым, слегка маслянистым, резким привкусом – могла насытить и согреть пастуха, когда он, разведя костер из ячьего навоза, сидел где-то в горах, а вокруг гулял только ветер.

К началу XI века китайская династия Сун активно меняла чай на тибетских коней. Путем многовековой селекции тибетцы вывели породу высочайшего класса – нанчэнь. Невысокие лошадки, приспособленные благодаря увеличенным легким к разреженному воздуху высокогорий, были крепки и выносливы на поле боя – а Китаю все чаще приходилось отражать набеги воинственных кочевников с севера.

Чай попадал в Тибет в брикетах весом от 500 граммов до 3 килограммов (такие брикеты повсюду продаются в Тибете и сегодня). Особое торговое агентство, созданное в Сычуани в 1074 году, установило курс: один конь – 
60 килограммов прессованного чая. К началу XIII века Китай каждый год обменивал миллионы килограммов чая на 25 тысяч лошадей. Но и сотни тысяч первоклассных коней не спасли династию Сун – в 1279 году Китай захватил внук Чингисхана, Хубилай.

Впрочем, чай продолжали менять на лошадей и в эпоху правления династии Мин (1368– 1644 годы), и до середины эпохи Цин (1645–1911 годы). В XVIII веке Китай уже не столь остро нуждался в лошадях, и чай начали обменивать на другие товары: шкуры животных с высокогорных равнин, шерсть, золото и серебро, а главное – знаменитые китайские снадобья, которые можно было достать только в Тибете.

Более тысячи лет торговля эта существовала лишь благодаря чайно-конному пути, который жители Тибета называют Гьялам, а китайцы – Чамагудао. Горная тропа, одна из самых труднопроходимых в Азии, тянулась через весь Китай, почти 2250 километров, от Яаня в провинции Сычуань, где выращивали чай, до Лхасы, священной столицы Тибета, расположенной на высоте 3650 метров. Путь брал начало в зеленых долинах Китая, пересекал открытое всем ветрам, заснеженное Тибетское плато, затем, пробравшись через ледяные воды Янцзы, Меконга и Салуина, врезался в таинственный лабиринт гор Ньэнчентанглха и, преодолев четыре опасных перевала высотой 5000 метров, наконец спускался к Лхасе.

На протяжении значительной части чайно-конного пути грузы несли люди. Носильщики забирали чай с плантаций вокруг Яаня и доставляли его в Кандин, поднимаясь на высоту 2550 метров. Здесь чай зашивали в тюки из водонепроницаемой ячьей кожи и людей сменяли животные – караваны мулов и яков, которые через три месяца прибывали в Лхасу.

Путь из Яаня в Кандин занимал 21 день. Для мужчин и женщин поклажа весом от 70 до 90 килограммов считалась нормой (силачи могли нести и все 135 кило). На западе тропу заметали бураны, на востоке размывали дожди. На караваны то и дело нападали разбойники. А веками не прекращавшаяся и в Китае, и в Тибете борьба за власть заставляла постоянно менять торговый маршрут.

Главных дорог было три: южная, из Юньнаня – родины чая Пуэр, северная и восточная. Сегодня весь товарообмен идет по северной и южной дорогам: они превратились в асфальтированные шоссе 317 и 318 соответственно. Фуры уничтожили профессию носильщика чая. Но мне все-таки удалось отыскать шестерых последних ветеранов Чамагудао.

78-летний ли вэнь лян бородат, а 87-летний Гань Шаоюй гладко выбрит. Они показывают мне сцену из жизни носильщиков. Согнувшись под тяжестью воображаемых тюков, жилистыми руками крепко опираясь на палки, опустив головы и глядя на свои развернутые наружу ступни, два старика гуськом двигаются по мокрым булыжникам. Вот Гань остановился и три раза стукнул палкой по камням. Заведя палки за спины и подперев ими «поклажи», старики устроились на привал. Воображаемыми метелками из бамбука они вытерли пот со лба и скрипучими голосами запели:

Семь шагов вверх – стань на привал.

Восемь шагов вниз – стань на привал.

Десять шагов вперед – стань на привал.

Глупый день и ночь шагает,

Умный часто отдыхает.

На самом деле, конечно же, носильщики останавливались не каждые десять шагов, а через двести-триста метров. Чем тяжелее был груз, тем больше платили: килограмм чая приносил семье носильщика килограмм риса. Пищей носильщиков был кукурузный хлеб и изредка соевый творог, одеждой – лохмотья и соломенные сандалии, к которым на заснеженных перевалах привязывали самодельные шипы.

«Конечно, не все возвращались домой, – сурово, даже торжественно говорит Гань, полузакрыв глаза. – Застиг буран – тебе конец. Сбился с пути, сорвался со скалы – тебе конец».

Ло Юнфу из деревни Чанхэба был носильщиком в 1935–1949 годах. Поклажа Ло весила 60 килограммов, а то и больше, а его собственный вес едва доходил до 50. Сегодня Ло за 90. Сгорбленный, но все еще полный сил, он одет в неизменный синий «пиджак Мао», на голове у него обычно черный берет, в кармане – курительная трубка.

Имя Мао для Луо много значит: вскоре после прихода в 1949 году Мао Цзэдуна к власти была построена автодорога – и носильщики чая остались в прошлом. Луо говорит, что Мао освободил их от рабства, отняв землю у богатых и раздав бедным. «Это был самый счастливый день в моей жизни», – вспоминает старик. Получив надел, он стал сам выращивать рис, и «те трудные времена прошли».

В теократическом Тибете торговлю чаем контролировали монастыри, и чайно-конный путь соединял крупнейшие из них – такие как Дрепунг, расположенный на западном отрезке пути. В монастыре, построенном в 1416 году, до сих пор сохранилась похожая на большую пещеру кухня для приготовления чая, который пьют два раза в день – гьяхан. Монах Пхунтсок Дракпа бросает в горячий дымящийся котел куски ячьего масла величиной с увесистый книжный том. Дракпа, облаченный в темно-бордовые одежды без рукавов, говорит: «Для тибетских монахов чай – это жизнь».

Сушеные гусеницы высшего качества выставлены в стеклянных витринах Азии с климат-контролем. За грамм таких гусениц покупатель платит почти 80 долларов.

Семь железных котлов диаметром от двух до трех метров подвешены над гигантским каменным очагом. Когда-то на этой кухне работало более сотни монахов, а в самом монастыре их жило 7700. Сегодня осталось 400 монахов, используют они два самых скромных по размерам котла. «На один маленький котел нужно 25 брикетов чая, 70 килограммов ячьего масла и три килограмма соли, – Дракпа помешивает содержимое котла деревянной ложкой размером с человека. – В самый большой котел мы клали в семь раз больше».

Впрочем, не только монахи, но и тибетские кочевники по-прежнему обожают чай с маслом яка. Хотя лошадей эти кочевники нынче не держат: рядом с палатками из шерсти яка, оборудованными солнечными батареями, припаркованы грузовики, «ленд крузеры», мотоциклы. Откуда у их хозяев деньги на такие машины? Продавая ячье мясо и молоко, столько не заработаешь. Разгадку я нашел в одном из шатров, куда меня пригласили на чай. Там же я узнал, что сегодня может предложить Тибет китайцам в обмен на чайные брикеты.

Пожилая женщина бормочет мантры и вращает молитвенное колесо, молодой человек в ярком луче света готовит обед, а на полу шатра на толстых тибетских подстилках сидят несколько мужчин средних лет. С помощью языка жестов и карманного словаря я спрашиваю мужчин, как они зарабатывают на свои машины. Их лица расплываются в хитрых улыбках, но разговор уходит в сторону. Нас кормят обедом (полные до краев миски риса с зелеными овощами и огромные куски ячьего мяса), после чего глава семьи достает синюю металлическую коробку, отпирает ее, приподнимает крышку и предлагает заглянуть внутрь. И что мы видим? Сотни мертвых гусениц. «Ярца гомпо», – гордо говорит хозяин.

Каждую сушеную гусеницу он продаст минимум за четыре доллара, максимум за десять. Так что в этой синей коробке под замком хранятся около десяти тысяч долларов. По-тибетски «ярца гомпо», а по-китайски «чун-цао» – это зараженная грибом-паразитом гусеница, обитающая только в горных лугах на высоте свыше трех тысяч метров. Гриб, который на ней паразитирует, убивает ее и питается ее телом.

Каждую весну тибетские кочевники обходят луга, где пасутся их яки, держа наготове небольшой металлический совок. Они внимательно высматривают похожие на зубочистки грибы – пурпурно-фиолетовые отростки, идущие от мумифицированного желто-коричневого тела гусеницы. Длина отростков менее трех сантиметров и заметить их трудно – зато гусеницы, лежащие сейчас в коробке главы семейства, стоят больше, чем все яки племени.

В китайских аптеках по всей Азии чун-цао продается как средство, которое возвращает молодость. Его считают панацей от всех недугов: начиная от инфекций и воспалений и заканчивая онкологическими заболеваниями. Гусеницы высшего качества выставлены в стеклянных витринах с климат-контролем; за грамм таких гусениц покупатель платит почти 80 долларов (для сравнения: золото стоит в два раза дешевле). Рассказав мне все это, тибетец бережно закрывает свою сокровищницу и кладет ее обратно в потайное место.

В гости к кочевникам мы попали не случайно – за некоторое время до этой встречи мы с моей женой, опытной альпинисткой Сью Ибарра, исследовали третий, восточный вариант чайно-конного пути, который обычно предпочитали древние чаеторговцы. Он пересекал центральную часть Тибета. Маршрут этот был самым коротким, и караванщиков не пугали даже горы Ньэнчентанглха, настолько суровые и труднопроходимые, что много лет назад тропу в них вообще закрыли. Но мы решились проникнуть в запретные горы: не давала покоя мысль, что надежно спрятанная от посторонних глаз тропа остается торговой.

Стараясь не встречаться с деревенским полицейским, мы со Сью добрались до подножия перевала Нубган (общая высота – 5412 метров) и пешком отправились на его штурм. Поднимаясь, мы почти сразу же нашли заветную тропу, бегущую через луга, где пасутся черные яки с длинными рогами.

Однако через два часа, взойдя на перевал, изгибающийся в форме седла, мы убедились: тысячелетняя тропа давным-давно заброшена. Лишь в моем воображении к нам направлялся караван из сотни мулов, на спинах которых покачивались тюки с чаем, а рядом ловкие наездники на прекрасных конях озирались в поисках притаившихся на перевале разбойников. Современная торговля идет совсем по-другому: северная и южная вариации чайно-конного пути полны фур. Торговая тропа скрылась под асфальтом автомагистралей, по которым на запад хлынули косметика и куртки, телевизоры и тостеры. Но чай для монахов привозят все из тех же районов Китая, а чун-цао добывают только на Тибетском плато. И в Китае вновь не жалеют денег на волшебных гусениц – как не жалели их когда-то на непобедимых коней.