Одной из главных достопримечательностей Пусана, второго по величине города Кореи, является двухэтажное кирпичное здание. Оно не кажется слишком внушительным по современным стандартам. Однако в течение трех лет именно это здание служило резиденцией Ли Сын Мана, первого президента Республики Корея. В 1950-53 годах, во время Корейской войны, Пусан был временной столицей страны.
Скажем прямо: с чисто военной точки зрения, решение разместить столицу в Сеуле было изначально сомнительным. С 1948 г. страна была формально расколота, гражданская война могла вспыхнуть в любой момент, так что едва ли было разумно размещать столицу в зоне обстрела вражеской артиллерии. Однако исторический престиж, связанный с Сеулом, столицей Кореи на протяжении 600 лет, перевесил все другие соображения. В результате Сеул стал столицей Юга – и был взят северянами на четвертый день Корейской войны, 29 июня 1950 г.
Лето 1950 года, беженцы, спасающиеся от наступающих частей северокорейской армии. Президент Ли Сын Ман бежал из Сеула 27 июня 1950 г., сопровождаемый только женой, секретарем и несколькими телохранителями. Вслед за ним город покинули и другие представители южнокорейской элиты – точнее, те кто успел это сделать, ведь продвижение "красных" было стремительным, а действия "белых" властей – бестолковыми или просто трусливыми. Временная столица Юга первоначально находилась в городе Тэчжоне, но быстрое продвижение северокорейских войск вскоре вынудило правительство уйти дальше на юг. 27 июля корейский парламент возобновил свои заседания в Пусане, самом южном городе Кореи. К середине августа в город прибыли и другие правительственные учреждения. Им предстояло оставаться в Пусане на протяжении трёх последующих лет.
Конец августа и начало сентября были, пожалуй, самым драматическим временем во всей истории Пусана. Наступление северян было остановлено всего лишь в 50-60 километрах от города. Окрестности Пусана стали местом жестоких боёв, о которых один из их участников потом сказал: Беженцы в порту Масан в ожидании корабля. "Я не знаю как выглядит ад, но думаю, что очень похоже". К концу августа 1950 г. правительство Ли Сын Мана контролировало менее 10% всей территории Южной Кореи.
В августе 1950 г. почти всем казалось, что город обречён. Пусан был переполнен беженцами, и владельцы судов брали огромные деньги за отправку в Японию. Некоторые богатые люди могли позволить себе такое путешествие, но для большинства оно было совершенно недоступным. При этом многие беженцы имели серьёзные основания считать, что северяне расстреляют их при первой возможности. Скорее всего, так бы оно и произошло, если бы город был взят войсками Ким Ир Сена. Впрочем, как мы увидим, и южнокорейская сторона также не отличалась гуманизмом в отношении своих противников.
Только крупномасштабное американское вмешательство спасло город. В середине сентября именно Пусан послужил главной базой американского контрнаступления. Бойцы южнокорейской армии отправляются из Пусана на линию фронта. Это контрнаступление обычно связывается с американской высадкой в Инчхоне. Действительно, блестящая десантная операция в Инчхоне играла решающую роль в кардинальном изменении военной ситуации, но и удар из Пусана был не менее важен.
В октябре 1950 г., южнокорейское правительство ненадолго возвратилось в Сеул. Однако новое наступление противника (в январе 1951 г. Сеул был вновь занят китайскими войсками), заставило южнокорейское правительство вернуться в Пусан, где оно и оставалось до самого окончания военных действий. Новая эвакуация Сеула проходила куда более организованно, так что количество беженцев в Пусане заметно выросло.
Правительство разместилось в здании провинциальной администрации, а парламент занял один из городских кинотеатров. Президент и его семья проживали в особняке местного губернатора (здание это было построено в 1926 г. как резиденция для японского губернатора провинции Кёнсан-намдо).
Город, население которого на момент начала войны составляло приблизительно 900 тысяч человек, принял почти полмиллиона беженцев, которые жили в огромных палаточных лагерях в предместьях, а также в общественных зданиях в пределах города. Американский гаубичный расчет в одном из боев под Пусаном. Беженцы выживали за счёт мелкой торговли или кустарного промысла, а также за счёт зарубежной гуманитарной помощи, которая прибыла в город. Присутствие такого количества беженцев создавало немалые проблемы: даже простое снабжение лагерей питьевой водой требовало немалых усилий. Постоянной угрозой были эпидемии, а пожары регулярно опустошали палаточные лагеря.
Политика "эры Пусана" оставалась хаотической, была отмечена беспрерывными скандалами и масштабной коррупцией. Неудивительно, что для солдат и офицеров действующей армии Пусан стал символом бесстыдной спекуляции и дешёвой демагогии. Коррупция и бестолковость властей "достали" даже американцев, которые одно время всерьёз подумывали о том, чтобы организовать переворот и отстранить Ли Сын Мана от власти. От плана, уже полностью подготовленного, отказались, когда стало ясно, что заменить престарелого политика всё равно некем.
Продолжались и массовые репрессии, в ходе которых лисынмановская Раненые бойцы армии южан в Пусане. полиция расстреливала коммунистов, членов их семей и просто тех, кто попадался под руку (другая сторона, повторяю, действовала примерно такими же методами – на гражданской войне гуманистов не бывает). Недавно обнаруженные массовые захоронения ещё раз напоминают нам о массовой жестокости тех лет. Предполагается, что до 10.000 человек были расстреляны в Пусане на протяжении одного только 1950 г. Обычно это делалось без "излишних формальностей".
В июле 1953 г. было подписано соглашение о перемирии, которое положило конец самой кровавой эпохе современной корейской истории. 15 августа 1953 г., в годовщину освобождения страны, южнокорейское правительство официально вернулось в Сеул. Президентская резиденция в Пусане снова стала домом местного губернатора, а здание парламента опять превратилось в кинотеатр. Между прочим, там и сейчас показывают фильмы...

В прошлом году в одном американском архиве я увидел несколько снимков, сделанных американским корреспондентом летом 1948 года на какой-то захолустной южнокорейской станции. Железнодорожный пейзаж, в общем-то, одинаков во всех странах: перроны, стрелки, водокачки. Однако на фотографиях было хорошо видно, что все важнейшие станционные объекты обнесены каменными стенами или окружены окопами, а самым высоким объектом на станции является не водокачка, а сторожевая вышка, на которой отчётливо различим часовой с пулемётом.
Речь, повторяю, идёт о лете 1948 года. До начала Корейской войны остаётся ещё два года. От кого же, в таком случае, собираются оборонять маленький полустанок в центральной Корее? Конечно же, от коммунистов-партизан. Гражданская война в Южной Корее началась задолго до того, как ранним утром 25 июня 1950 года северокорейские войска перешли 38-ю параллель, и продолжалась она и после того, как 27 июля 1953 года было подписано соглашение о прекращении огня.
Освобождение Кореи в августе 1945 года стало началом внутрикорейской гражданской смуты. Во многом ответственность за неё несут великие державы, СССР и США, которые превратили Корейский полуостров в арену борьбы за свое геополитическое влияние. Однако я бы не стал сводить весь корейский конфликт к схватке ставленников Москвы со ставленниками Вашингтона. Фактически в Корее переплелись соперничество сверхдержав и внутренняя гражданская война.
Поначалу борьба между южнокорейскими левыми и южнокорейским правыми носила мирный характер, хотя уже в конце 1945 года обе стороны стали прибегать к убийствам и запугиванию оппонентов. Однако в 1946 г., после запрета южнокорейской компартии, левые приняли решение начать в Южной Корее масштабное партизанское движение. Решение это, естественно, было согласовано с Москвой, которая с самого начала оказывала значительную помощь в обучении и снаряжении партизанских отрядов. Разумеется, базой подготовки партизан стал контролируемый коммунистами Север.
Для подготовки партизанских командиров и специалистов-диверсантов на Севере было создано т.н. Кандонское военно-политическое училище. Во главе училища встал советский кореец Пак Бён Юль (с которым я, кстати, встречался в Москве в начале 1990-х годов), а вооружались отряды из арсеналов японской Квантунской армии, которые были захвачены советскими войсками во время скоротечной и победоносной кампании в августе 1945 г. Любопытно, что в те времена сами партизаны называли себя именно русским словом "партизан" (빨치산), и только впоследствии, после 1960 г., в северокорейских документах их задним числом переименовали на корейский лад.
Основную массу бойцов составляли молодые южнокорейские коммунисты, которые тайно переправлялись на Север активным коммунистическим подпольем. После нескольких месяцев обучения из них формировались отряды, которые отправлялись через 38-ю параллель на Юг. Впрочем, в составе отрядов были и выходцы из Северной Кореи (в те времена это были, скорее, географические, а не политические понятия).
Надо сказать, что Южная Корея – это страна, для ведения партизанской борьбы не очень-то подходящая. В те времена корейские горы, ныне покрытые лесом, представляли собой просто голые холмы. В стране существовала развитая сеть коммуникаций, построенная в колониальные времена (японцы были активными строителями железных дорог и телефонных линий). Высокая плотность населения тоже обычно скорее препятствует партизанам, чем помогает им. В этих условиях относительный успех корейских красных партизан показывает, что они пользовались немалой поддержкой населения. Без такой поддержки они не продержались бы и нескольких месяцев.
Однако основными районами партизанских операций стали наименее населенные районы страны, в первую очередь – горный массив Чирисан и горные хребты восточного побережья. Именно там находились основные партизанские базы, и именно там проходили их основные боевые операции.
Драматический характер приняли события на Чечжудо – острове, который в первые годы после освобождения находился под фактическим контролем коммунистов и их союзников. Однако к началу 1948 г. сеульские власти стали постепенно устанавливать на острове свой контроль, стремясь обеспечить проведение там парламентских выборов – тех самых выборов, которые коммунисты стремились сорвать. В этих условиях руководство коммунистов решило начать восстание. В ночь на 3 апреля 1948 г. боевые группы атаковали местные органы власти и дома их руководителей. Представителей реакционного режима вырезались целыми семьями – впрочем, правые поступали с "красными бандитами" точно так же. К концу 1949 г., когда восстание на Чечжудо было, наконец, подавлено, от "белого" и "красного" террора погибло около 15% всего населения острова, то есть каждый шестой его житель.
В этой связи, пожалуй, необходимо небольшое отступление. В последние годы, когда маятник политической жизни в Корее ощутимо сдвинулся влево, южнокорейская печать пишет почти исключительно о "белом терроре", об акциях, направленных против партизан. У рядового южнокорейского читателя, особенно молодого, создаётся впечатление, что пытками и казнями в те кровавые годы занимались только корейские "белые", в то время как корейские "красные" были рыцарями без страха и упрёка. То же восстание на Чечжудо сейчас обычно изображается как стихийный взрыв народного возмущения, направленный против "антинационального режима". Те факты, которые не укладываются в эту картину, обычно замалчиваются – например, только скороговоркой упоминается о том, что восстание началось по указанию Пхеньяна и являлось частью стратегии, направленной на срыв парламентских выборов.
Всё это весьма напоминает тот образ российской гражданской войны, который сформировала в последние годы у молодёжи постперестроечная российская печать: благородные "поручики голицины" и "корнеты оболенские" против пьяных садистов-комиссаров. В России в облике ангелов незаслуженно оказались белые, в Корее столь же незаслуженно эта роль досталась красным, однако в обоих случаях задним числом идеализируется именно проигравшая сторона. Похоже, что лучший способ спасти свою историческую репутацию на гражданской войне – это проиграть. В действительности, конечно, к террору прибегали и те, и другие: иначе на гражданской войне в принципе не бывает.
Восстание на острове Чечжудо было частью масштабной кампании, направленной на срыв парламентских выборов 1948 г. Организаторы кампании – пхеньянские руководители и их московские советники – рассчитывали на то, что им удастся сорвать выборы на значительной части территории страны и таким образом поставить под сомнение законность будущего южнокорейского правительства. Поскольку левые собирались провозглашать собственное правительство в Пхеньяне, такой поворот событий представлялся им очень желательным. Однако весенняя кампания 1948 г. закончилась неудачей: парламентские выборы удалось сорвать только на острове Чечжудо. (С другими версиями и оценками происшедшего на Чечжудо можно ознакомиться, например, здесь: [Только модераторы имеют право видеть эту ссылку] – Прим. ред.)
Неудачей закончилось и новое "партизанское наступление" весной 1949 года. К тому времени южнокорейские части уже накопили немалый опыт контрпартизанской борьбы (весьма грязного занятия, надо отметить), и переброшенные с Севера отряды были уничтожены в течение нескольких месяцев. Неудача "весеннего наступления" 1949 г. продемонстрировала Пхеньяну, что силами одних партизан свергнуть южнокорейский режим не удастся, и заставила ускорить подготовку к полномасштабной войне.
К началу Корейской войны партизанское движение на Юге было почти подавлено: на всей территории Юга действовало около 450-500 партизан, главным образом – в горах Чирисан. Однако драматические события первых месяцев войны привели к резкой активизации партизанского движения. В ходе контрнаступления американских и южнокорейских войск осенью 1950 г. значительная часть северокорейской армии оказалась в окружении и перешла к партизанским действиям. В начале 1951 г., когда численность партизан достигла своего пика, в отрядах насчитывалось около 15 тысяч бойцов, в основном солдат-окруженцев. Главным партизанским районом оставались горы Чирисан, где существовала партизанская зона под командованием знаменитого Ли Хён Сана, ветерана корейского коммунистического движения, который был заброшен в этот район ещё задолго до войны.
Однако с весны 1951 г. численность партизан стала быстро сокращаться. Снабжать их по воздуху было невозможно в силу полного господства американской авиации в небе Кореи. После установления стабильных фронтов весной 1951 г. почти невозможным стало и снабжение отрядов по суше. Лишенные поставок оружия, боеприпасов и медикаментов, отряды быстро таяли. Вдобавок, отношение местного населения к ним заметно изменилось в худшую сторону: после краткосрочной коммунистической оккупации многие жители Юга пришли к выводу, что лисынмановская власть, при всех своих недостатках, всё-таки лучше кимирсеновской.
В июле 1953 г. завершилась Корейская война. Однако партизанское движение продолжалось даже после формального прекращения боевых действий. Ли Хён Сан был убит в сентябре 1950 г., а отдельные операции в горах Чирисан продолжались до 1956 г. Последнее известное столкновение между правительственными войсками и партизанами произошло 13 июля 1956 г., и именно эту дату можно считать днём окончания гражданской войны в Южной Корее. Войны, которая продолжалась десять лет...

От редакции: "22 июня, в 4 часа утра..." Большинство россиян, независимо от возраста, знают продолжение этих слов радиодиктора, хоть они и прозвучали в эфире уже очень давно. Ничего удивительного – трагическое "эхо прошедшей войны" еще долго будет напоминать о себе. Похожие чувства испытывают и жители Корейского полуострова. И для них тоже июнь – это месяц, когда произошло самое печальное событие современной истории страны.

Ранним дождливым утром 25 июня 1950 г., северокорейская артиллерия открыла интенсивный огонь на всём протяжения 38-й параллели, которая с 1945 г. делила Корею на коммунистический Север и капиталистический Юг. Артиллерийская подготовка продолжалась несколько часов, а с рассветом северокорейская армия перешла в наступление по всему фронту. Так началась Корейская война.
Как правило, северокорейское нападение называют "внезапным" или "неожиданным". Эта характеристика во многом верна. Значение стратегической внезапности хорошо осознавалось и северокорейскими генералами, и их советскими советниками – и, в целом, внезапности действительно удалось добиться. Тем не менее, недавние исследования историков (в первую очередь, профессора Пак Мён Рима) показали, что правительство Юга получило предупреждения о готовящемся вторжении – но эти предупреждения были проигнорированы. В последние дни перед началом наступления концентрация северокорейских сил вблизи границы приняла такие масштабы, что скрыть её было в принципе невозможно, и южнокорейская разведка знала о происходившем сосредоточении противника.
В 3:00 24 июня начальник южнокорейского Генштаба генерал Чхэ Пён Док собрал экстренное совещание высших офицеров. Несколькими часами ранее руководитель северокорейского отдела военной разведки Ким Чон Пхиль сообщил, что крупномасштабное вторжение северян произойдёт в ближайшие дни (кстати, этот тот самый Ким Чон Пхиль, который и поныне играет заметную роль в южнокорейской политике). Участники совещания согласились с тем, что ситуация стала критической и что война может начаться в любой момент.
Однако генерал Чхэ Пён Док прореагировал на эту новость самым неожиданным образом: он приказал не принимать никаких мер до уточнения ситуации. Две южнокорейские разведгруппы были отправлены на север тем же вечером. Разведгруппы тут же обнаружили себя на главном направлении северокорейского удара, и чудом возвратились без потерь следующим утром, когда собранные ими сведения потеряли всякую ценность.
Президент Ли Сын Ман. Южная Корея. После совещания генерал Чхэ отправился в офицерский клуб, где напился до полной невменяемости. Генерал лёг спать только за два часа до начала войны, находясь в пьяном оцепенении. Утром 25 июня его подчинённым пришлось приложить немалые усилия, чтобы привести генерала в нормальное состояние.
Впрочем, мы не должны быть слишком суровы к генералу Чхэ, которому было суждено вскоре погибнуть в бою. Он не был исключением: в первые часы и дни войны в Сеуле царил полнейший хаос. Утром от 25 июня оказалось невозможным найти некоторых ключевых чиновников (не случайно удар был нанесён именно воскресным утром!). Министра обороны не оказалось дома, и его искали несколько часов. Начальник оперативного управления Генштаба не имел телефона: он был недавно назначен на эту должность, а телефон в Корее в 1950 г. был редкой привилегией. На его поиски отрядили автомобиль. Президент Ли Сын Ман по своему обыкновению отправился посидеть с удочкой на берегу пруда, и найти его тоже смогли далеко не сразу.
С первых часов войны американские советники не верили в способность Южной Кореи самостоятельно отразить нападение и действовали соответственно, сразу же начав эвакуацию американских учреждений из Сеула. Однако, несмотря на царящий бардак, сеульское правительство было настроено вполне оптимистично. 26 июня министр обороны и начальник Генштаба (протрезвевший к тому времени генерал Чхэ) заверили южнокорейский парламент, что войска Юга не наступают на Пхеньян только потому, что им не отдали такого приказа. Генералы заверили парламентариев: "Для беспокойства нет оснований. Если мы отдадим приказ, войска будут в Пхеньяне через неделю!" Впрочем, парламентарии показали себя реалистами: выслушав генеральские речи, они стали немедленно отправлять семьи на юг. Уже вечером 26 июня на пусанском шоссе появились правительственные машины. Чиновники и олигархи бежали из обречённой столицы.
Молодой Ким Ир Сен (справа) командует войсками во время Корейской войны. Дела на фронте к тому времени приняли катастрофический оборот. К концу первого дня войны превосходство северян стало очевидным. Хорошо обученные и вооружённые современным советским оружием северокорейские части быстро продвигались к Сеулу. В те времена граница между двумя Кореями проходила несколько севернее, чем сейчас, но до Сеула от передовых северокорейских позиций всё равно было всего лишь около 50 километров. Немедленный захват Сеула был важнейшим элементом северокорейской стратегии.
Первое время сеульчане не знали о ситуации на фронте. 25 июня официальные радиопередачи убедили горожан продолжать нормальную жизнь. Военные сводки уверяли, что северокорейское наступление остановлено (многие старые сеульцы и поныне с горечью вспоминают эту явную ложь). Однако с утра 26 июня отдалённая канонада слышались в Сеуле всё громче. Следующим утром город был затоплен беженцами и отступающими войсками, и ситуация на фронте стала ясна всем. Правда, далеко не все тогда боялись прихода коммунистов: у северян в Сеуле было немалых горячих сторонников.
На рассвете 27 июня президент Ли Сын Ман бежал из Сеула. Президентский поезд состоял из двух вагонов третьего класса с разбитыми стёклами, а вся свита главы государства включала в себя четырёх человек: его жену, секретаря, и двух телохранителей. Перед бегством Ли Сын Ман записал на магнитофон вдохновенную речь, в которой заверил сеульчан, что столица сдана не будет. Войска Северной Кореи вошли в Сеул уже на четвертый день войны. Слушавшие это выступление люди в своём большинстве не знали о магнитофонах, и считали, что они слушают прямую трансляцию из студии в Сеуле. Президенту поверили в первую очередь поддерживавшие его правые – то есть как раз те, для кого наступавшие северяне представляли наибольшую угрозу. Многие из них под влиянием президентского выступления решили не торопиться с отъездом – и заплатили за это жизнью. За несколько месяцев северокорейского правления десятки тысяч сеульчан были арестованы новой властью как "реакционные элементы", а потом в спешке расстреляны во время одной из "разгрузок" переполненных тюрем (впрочем, белые поступали с красными ничуть не мягче).
Утром 28 июня, на четвёртый день войны, северокорейская армия вступила в Сеул...

Истоки особого отношения корейцев к тигру лежат, думается, в глубине дальневосточной истории с ее тотемными культами. Для многих сибирских, алтайских народов, близких корейцам по культуре, тигр был тотемным животным, его почитали и уважали. Эта ситуация хорошо отражена Арсеньевым в его книгах об Уссурийском крае. Напомню один эпизод. Дерсу-Узала, отважный охотник-гольд, в молодости однажды случайно убил тигра. И потом всю жизнь мучился от чувства вины и страха перед "амбой", "хозяином тайги" — так он называл тигра. Впоследствие, встречаясь с этим зверем, Дерсу даже не поднимал ружья, а только уговаривал тигра уйти с его охотничьей тропы. И что интересно, "амба" слушался и уходил.
В некоторых районах Кореи жители тоже верили, что тигр является воплощением духа гор. Если зверь вдруг нападал на жителя деревни, то считалось, что виноват сам пострадавший, ибо он каким-то неблаговидным поступком вызвал на себя гнев духа. Однако трепетное отношение к тигру не мешало корейцам охотится на него. Отловом и охотой на тигров в старой Корее занималась специальная корпорация охотников, деятельность которой была весьма ритуализирована. Так же, как и Дерсу-Узала, корейские охотники на тигра никогда не называли зверя по имени, во время охоты на него не должны были разговаривать между собой. Одежда корейских охотников была тоже особой, отличающей их от остального населения — они носили синюю холщовую куртку и хлопчатобумажный тюрбан из синей материи. Этот головной убор был украшен цветными бусами, на груди охотника красовалось ожерелье из бобовых зерен. Пища охотника обязательно включала в себя тигровое мясо или бульон из тигриных костей. Часто блюда приправлялись порошком из тигриных костей. Считалось, что эта пища передаст охотнику качества тигра, поможет ему стать таким же сильным (представление, характерное для всех первобытных народов. Кажется, по той же причине туземцы съели бравого капитана Кука).
Охотники на тигра занимали довольно привилегированное положение в корейском обществе. В частности, их освобождали от государственных податей — в качестве "прибавки за вредность". Это было весьма разумно, поскольку охота на тигра была сопряжена с большим риском. Ведь охотники были вооружены лишь копьем и коротким мечом, да сопровождали их специально обученные собаки.
Вообще трудно представить, как можно обучить собаку охотиться на тигра. Все собаки испытывают перед этими животными инстинктивный панический страх, и недаром — они являются любимой добычей хищников. Часто тигр отправляется в деревню с целью нападения не на человека, не на домашний скот, а на собаку — свое излюбленное лакомство. Видимо, знали корейцы какой-то секрет дрессировки собак. А может, просто действовали по народной пословице: "Однодневный щенок тигра не боится", и учили своих четырехлапых помощников с самого щенячьего возраста...
К началу ХХ века, то есть к моменту, когда Корея-"отшельница" открыла свои двери для иностранной цивилизации, охота на тигров перестала быть обязанностью и привилегией закрытой специализированной корпорации охотников. С одной стороны, появились ружья, которые сделали охоту на тигров куда менее опасным делом, чем прежде. С другой стороны, тигровая охота была попрежнему овеяна романтическим ореолом. Это привело к тому, что прежде рискованное занятие постепенно превращалось в модное развлечение. Все чаще на тигров охотились не профессионалы, а члены дорогого закрытого клуба любителей. Быть членом такого клуба считалось престижно — как сейчас для нового русского считается суперкруто вступить в международный сафари-клуб. Внесли свою лепту в эту тенденцию и японцы, которые в 1905 году превратили Корею в колонию. Среди них было модно съездить поохотиться в "дикие" колониальные земли—думается, по примеру британских колонизаторов в Индии. Понятно, что "туземцы" обеспечивали японских любителей охотничьей романтики всем возможным сервисом. Местные егеря находили животное, подготавливали место для охоты…Думаю, уважаемому читателю ясен исход. В считанные десятилетия тигра в Корее истребили подчистую.

Классики марксизма ныне не в моде, но я рискну напомнить старую и мудрую формулу, принадлежащую одному из них «государство – это аппарат насилия». Насилия, добавим, порою неизбежного и необходимого, но все равно – насилия. И одной из важнейших задач любого государства с незапамятных времен было поддержание в стране общественного порядка. В этом была заинтересована верхушка, но, чаще всего, в конечном счете шло это на пользу и простому народу. Принцип «вор должен сидеть в тюрьме» был известен задолго до Жеглова, и все государства мира в миру своих сил стремились претворять его в жизнь. Понятно, однако, что преступники редко разделяют взгляды Жеглова и в тюрьму добровольно не стремятся, так что отправить их туда можно только с помощью полиции и суда. Именно поэтому суд и полиция с давних времен были важной частью любого государства. Как же работала судебная система в Корее старых времен, в период правления династии Ли (1392-1910)?
Начнем с того, что привычной нам отдельной системы судов и профессиональных судей в старой Корее не было. Вершить суд должен был глава местной администрации, это была одна из его важнейших обязанностей. В уезде верховным судьей был, по совместительству, начальник уезда, в провинции – губернатор, а приговоры по важнейшим делам выносились или, по крайней мере, утверждались самим королем. Такая же система, кстати, существовала и в Китае. Любители детективов ван Гулика, повествующих о похождениях проницательного судьи Ди (реальная, кстати, историческая фигура), наверняка помнят, что главный герой этих историй является не только судьей, но и правителем уезда. Не существовало в Корее и следствия в современном понимании этого слова. В задачу полиции входил арест преступника или подозреваемого, а заодно, при необходимости, и возможных свидетелейпреступления, но никак не проведение «следственных мероприятий». Следствие и суд вершились под непосредственным руководством главы местной администрации, чаще всего – начальника уезда. По сути, следствие и суд были нераздельны, представляли из себя один процесс. Начальник допрашивал подозреваемых и свидетелей до тех пор, пока не уяснял для себя картину происшедшего, а потом выносил приговор. Как и во всех странах в те времена, допрос сопровождался пытками. Пытки в Корее не отличались особым разнообразием, и в большинстве случаев дело сводилось к избиению подозреваемого палками. Судья (он же следователь) отвечал за то, чтобы подозреваемый не умер под пытками, так что «меры физическоговоздействия» применялись с определенной осторожностью.
Верховный контроль над всей деятельностью корейской юстиции осуществляло Министерство юстиции (в более буквальном переводе – «министерство наказаний»). В том случае, если преступление носило политический характер или если в нем были задействованы чиновники, расследованием занимались вспециальном судебно-следственном учреждении Ыйгымбу – отдаленном аналоге служб безопасности или тайной полиции.
Не было в старой Корее и тюремного заключения в нынешнем смысле слова. Тюрьмы, имевшиеся при каждой уездной или провинциальной управе, играли роль нынешних КПЗ. В них держали только подозреваемых и подследственных, причем срок содержания ограничивался законом. Срок предварительного заключения мог, в зависимости от тяжести обвинения, составлять 10, 20 или, самое большое, 30 дней. Престарелые (от 69 лет) и малолетние (до 14 лет) подозреваемые в тюрьму не заключались, а на арест находящегося на действительной службе чиновника, буддийского монаха или женщины из дворянского сословия требовалось испросить разрешение самого монарха. Исключением из этого правила были случаи, когда обвинение, выдвинутое против подозреваемого, грозило смертной казнью. В том случае, если подозреваемый заболевал в тюрьме, его разрешалось освобождать под залог. Заболеть в старой корейской тюрьме было действительно легко. Типичная тюрьма представляла из себя глинобитные строение, одна из стен которого была заменена деревянной решеткой. Внутренняя стена отделялаженское отделение от мужского – арестованных разного пола категорически запрещалось содержать вместе. Заключенные, как правило, проводили все время, закованные в тяжелые шейные колодки весом в 10-20 кг (такие колодки в Китае называли «каньга»). Шейные колодки делали невозможным побег, но они также не давали заключенному нормально спать – закованный в шейную колодку человек не мог лечь и был вынужден проводить все время, сидя на корточках. Об отоплении, понятно, речи не шло, и зимой заключенные жестоко страдали от холода.
Функции охраны общественного порядка брала на себя полиция, которая, как правило, была составной частью вооруженных сил. В распоряжении местного начальника часто имелся небольшой отряд, в обязанности которого входила не столько защита от внешнего неприятеля, сколько поддержание на вверенной территории порядка и исполнение полицейских функций. Работа эта была куда менее рискованной чем, скажем, в Японии (где полиция играла с давних времен очень заметную роль). Связано это было тем, что Корея всегда была страной довольно мирной, со слабой военной традицией. Население в своем большинстве оружия не носило, военного обучения не проходило,да и в драки особо не лезло. В целом средневековая Корея была, по меркам тех времен, довольно безопасным местом. В отличие от Европы или России, где разбойна дорогах был явлением обычным, и путнику не рекомендовалось путешествовать в одиночку, в Корее нападения разбойников были довольно редким явлением, и дороги (а также и улицы городов) были спокойными, и ходить по ним без риска можно было в любое время суток. Впрочем, по ночам по улицам корейских городов какраз особо-то и не бродили. С начала XV века ворота корейских городов закрывались с наступлением темноты, и после этого в самих городах наступал, как бы мы сейчас выразились, комендантский час. Всякое движение прекращалось, и до рассвета всем горожанам следовало оставаться в своих домах. Лишь патрули медленно ходили по улицам, проверяя, все ли спокойно в Сеуле и Кэсоне, Пусане и Пхеньяне...
В основе корейского законодательства при династии Ли лежало два кодекса. Одним из них было уголовное законодательство китайской династии Мин, которое использовалось и после падения этой династии, вплоть до 1894 г., а другим – собственно корейский кодекс «Кёнгук тэчжон», принятый в XV веке. Строго говоря, «Кёнгук тэчжон» не был уголовным кодексом, скорее, он скорее напоминал Конституцию страны,так как в нем содержались установления, касавшиеся государственного устройства Кореи идеятельности ее важнейших учреждений. Использование китайского законодательства не должно вызывать особого удивления: влияние Китая на все сферы жизни Кореи было огромным, а древнекитайский литературный язык (вэньянь или, как его называли в Корее, ханмун) был государственным языком страны.
По традиции, восходящей еще к древнему Китаю, в Корее было принято выделять«пять видов наказаний». Конкретное значение этого термина в разные эпохи было разным. При династии Ли (1392-1910) к «пяти видам наказаний» относились (в порядке возрастания тяжести): 1) «малые палки»; 2) «большие палки»; 3) «ближняя ссылка»; 4) «дальняя ссылка»; 5) смертная казнь. Первые два наказания едва ли нуждаются в особых объяснениях – осужденного клали на землю и били палками по бедрам и прочим филейным частям тела. Размер палок был установлен законодательством – длина 105 см, диаметр от 0,7 до 1,0 см. Разница между «большими» и «малыми» палками заключалась не в размере самих палок, а в числе ударов: от 10 до 50 ударов – «малые палки», от 10 до 100 ударов – «большие». Больше 100 ударов не давали – это считалось опасным для жизни. От наказания палками можно было вполне официально откупиться, заплатив большой штраф, но он был так велик,что по карману эта привилегия была лишь очень богатым людям.
Ссылка в старые времена была серьезным наказанием. Отправленный в ссылку человек оказывался оторван от семьи, родных, соседей, всего своего привычного окружения. Любые проблемы становились неразрешимыми, и даже легкое недомогание было смертельно опасно. Для дворян такие проблемы стояли нестоль остро, но зато для них ссылка означала бесповоротное отстранение от политической жизни и рычагов влияния, равнокак и полный отрыв от всех центров культуры и образование. Поначалу всех сосланных подвергали предварительному наказанию палками, но со временем от этого были освобождены дворяне, которых стали отправлять в ссылку непоротыми. Любопытно, что однимиз самых «популярных» мест ссылки в старой Корее был остров Чечжудо. С нашей нынешней точки зрения выбор кажется странным: курорт как место ссылки? Однако не надо забывать о том, что вплоть до появления пароходного сообщения в начале XX века Чечжудо был самым удаленным от «большой земли» районом Кореи. Путешествие туда было долгими даже опасным, а сам остров представлял собой наиболее бедную часть Кореи. Легко представить себе ощущения какого-нибудьсеульского дворянина, который вдруг оказывался заброшен на этот, в буквальном смысле слова, край корейской земли. Другим районом ссылки был крайний север страны, таежные районы вблизи корейско-китайской границы. На наш взгляд это, конечно, выглядит логичнее, чем ссылка на субтропический остров Чечжудо: климат на севере суровый, с морозами до –25 градусов, да и места там довольно дикие даже сейчас, не говоря уж о временах средневековья.
Самым тяжелым наказанием в старой Корее была, разумеется, смертная казнь. В соответствии с законодательством, в Корее времен династии Ли существовало три вида смертной казни: удушение, обезглавливание и четвертование. На практике изредка применялись и иные способы казни, но они в законах не упоминались и были, в целом, редкостью. Любопытно, что в Корее, как и в Китае, обезглавливание считалоськуда более тяжелым наказанием, чем удушение, хотя на практике оно было более мучительным. Связано это было с религиозными представлениями. В старину корейцы верили, что человек попадает на тот свет в томвиде, в котором он встретил смерть, поэтому расчленение тела вело к своего рода «загробной инвалидности», и его старались всячески избегать. Никому не хотелось бродить по дорогам загробного мира, неся собственную голову в котомке. Именно поэтому обезглавливание, не говоря уж о четвертовании, считалось очень тяжелым наказанием.
В целом, отношение к смертной казни в Корее было острожным. После вынесения смертного приговора его приводили в исполнение далеко не сразу. Сначала местный суд отправлял материалы дела в Министерство юстиции, где материалы рассматривали заново. В том случае, если Министерство подтверждало приговор, материалы отправлялись в высшую инстанцию – самому королю. Только в том случае если и монарх также соглашался с приговором, его приводили в исполнение. Впрочем, у монарха было право помилования, которым он пользовался очень широко: приговоры часто смягчались, и смертная казнь заменялась ссылкой. Исключением была армия: в условиях военного времени офицеры имели право сами выносить смертные приговоры и приводить их в исполнение на месте и немедленно, без обычного согласования с высшими инстанциями и монархом.
Конечно, система правосудия в старой Корее не была идеальной. Однако она работала, и, наверное, вполне отвечала требованиям своей эпохи. По крайней мере, пять веков правления династии Ли были временем на редкость спокойным.

История Четвертой Республики закончилась трагической гибелью президента Пак Чонхи 26 октября 1979 г., когда он был застрелен начальником южнокорейского ЦРУ Ким Чжэгю. Последний был аре­стован на месте преступления начальником Службы безопасности на­циональных вооруженных сил Чон Духваном (род. 1931 г.). Согласно Конституции, вся полнота власти временно перешла к тогдашнему премьер-министру Чхве Гюха (1919-2006), который с четырех часов утра следующего дня, 27 октября 1979 г., объявил в стране чрезвы­чайное положение. Командующим штабом чрезвычайного положения был назначен главнокомандующий сухопутными войсками Республи­ки Корея Чон Сынхва.

Южная Корея освободилась от ненавистного «диктатора» и наде­ялась на новое, более светлое будущее. В начале 1980 г. развернулось движение за демократию, получившее впоследствии название «сеуль­ской весны».

Однако исторические события пошли по иному, объективно пред­начертанному пути.

Пока еще трудно дать более или менее объективные оценки со­бытиям, произошедшим всего 10-30 лет назад, поскольку еще не до конца проявили себя их последствия. Кроме того, еще не вся информа­ция рассекречена и опубликована. Причины этого понятны: события недавнего прошлого всегда оказывают влияние на современность. По­этому в собственно исторической науке период истории Кореи 1980-х и в особенности 1990-х годов описан недостаточно полно, что необхо­димо учитывать при попытке понять события, произошедшие после падения «диктатуры» Пак Чонхи.



§ 1. Приход к власти Чон Духвана



После объявления чрезвычайного положения 27 октября 1979 г. формально власть в стране продолжала оставаться в руках Республи­канской партии, которую снова возглавил Ким Чжонпхиль. С конца октября по декабрь 1979 г. Чхве Гюха стал временным исполняющим обязанности президента страны. С декабря 1979 г., после соответству­ющего голосования в Объединительном самостоятельном граждан­ском собрании (по процедуре «реформ юсин»), Чхве Гюха официаль­но вступил в должность десятого президента Республики Корея. В феврале 1980 г. Республиканская партия предложила внести очеред­ные поправки в Конституцию страны. Одновременно, для того чтобы поднять свою популярность, правительство Чхве Гюха приняло ре­шение о замораживании цен на основные потребительские товары, расширении сферы применения медицинских страховок и т. п.

Однако без Пак Чонхи, своего лидера, бывшего центром всей по­литической системы юсин, Республиканская партия уже не обладала всей полнотой власти. В конце 1979 г. в Южной Корее фактически наступило двоевластие, в котором перевес все больше склонялся в пользу новых сил. Эти силы возглавил начальник Службы безопас­ности национальных вооруженных сил генерал-майор Чон Духван, на которого было возложено расследование всех обстоятельств покуше­ния на Пак Чонхи.

Примерно в 7 часов вечера 12 декабря 1979 г. по распоряжению Чон Духвана был арестован сам начальник Штаба чрезвычайного по­ложения Чон Сынхва по обвинению в связях с убийцей Пак Чонхи — Ким Чжэгю и, соответственно, в сопричастности к заговору. В тот же вечер на улицах Сеула завязалась перестрелка между войсками, перешедшими под контроль Чон Духвана, и войсками, все еще подчи­нявшимися Чон Сынхва. Столкновения происходили главным обра­зом в центре города, в районе Самгакчи, где расположено Министер­ство обороны Республики Корея, и у бывшего королевского дворца Кёнбоккун, позади которого находится «Голубой дом» — резиденция президентов Республики Корея. К утру следующего дня сторонникам Чон Духвана удалось взять под свой контроль Министерство оборо­ны, основные теле- и радиостанции, редакции газет, информацион­ные агентства. Так совершился «военный переворот 12 декабря». На­чальником Штаба чрезвычайного положения был назначен лояльный Чон Духвану генерал-лейтенант Ли Хисон. На должность начальника Столичного штаба обороны был назначен Ро Дэу (род. 1932; будущий президент Республики Корея с 1988 г.). Армейская оппозиция моло­дым «военным-политикам» была подавлена.

Чон Духван не случайно оказался на «политическом Олимпе» Рес­публики Корея. Он начал свою карьеру военного еще в 1950-е годы, будучи в составе 11-го выпуска Школы офицеров сухопутных войск, которую в свое время закончил Пак Чонхи. Поэтому после прихода Пак Чонхи к власти Чон Духван также смог занять важные посты в южнокорейской армии[1]. В 1960 г. Чон Духван ездил на стажировку в США, а в 1970 г. был отправлен на фронт в Южный Вьетнам. Опыт работы Чон Духвана в армейской службе безопасности и лидерство в группировке «военных-политиков» позволили ему 14 апреля 1980 г. занять должность исполнительного директора южнокорейского ЦРУ.

Последствием «государственного переворота 12 декабря» и поли­тической нестабильности, вызванной бессилием непопулярного пре­зидента Чхве Гюха, с одной стороны, и надвигающейся новой дикта­турой — с другой, стали массовые антиправительственные народные выступления за демократию, получившие название «сеульской весны».

«Сеульская весна» началась с мартовских выступлений студентов столичных высших учебных заведений, приступивших к занятиям по­сле каникул[2]. Поначалу их требования ограничивались демократи­зацией процесса обучения. Однако с апреля 1980 г., после перехода южнокорейского ЦРУ под руководство Чон Духвана, лозунги студен­тов стали носить более широкий политический характер и призывали к большей демократизации, отставке старого правительства вре­мен «реформ юсин», против поправок к Конституции, предложенных этим правительством. С апреля месяца также начались выступления рабочих, требовавших большей демократизации общества, повыше­ния заработной платы и улучшения условий труда. За апрель — май 1980 г. произошло 897 выступлений рабочих, в которых приняли уча­стие около 200 тыс. человек.

Особенно сильным стал накал студенческих выступлений в мае. 2 мая на улицы Сеула вышло 10 тыс. студентов. С 13 мая начались демонстрации, направленные на отмену чрезвычайного положения, введенного после гибели Пак Чонхи. Вечером 13 мая представители 27 сеульских университетов приняли план совместных действий, и на следующий день на улицы города вышли уже 50 тыс. студентов. К ним присоединились студенты еще 10 городов Южной Кореи. В тот день в столкновениях с полицией пострадали 288 человек. Выли разрушены три отделения полиции, перевернут полицейский автобус и т. п.

15 мая 1980 г. к студентам столицы присоединились и горожане. К вечеру на демонстрацию перед Сеульским вокзалом собралось око­ло 100 тыс. студентов и 50 тыс. горожан. Их требования были все те же: отмена чрезвычайного положения, отставка старого республикан­ского правительства. Однако, по мнению организаторов студенческих демонстраций, горожане не оказали им ожидавшейся поддержки (что можно объяснить особенностями традиционной корейской культуры, о которых уже упоминалось в предыдущей главе). К тому же, по их мнению, в достаточной степени уже было продемонстрировано отно­шение рядовых граждан к власти. Поэтому было принято решение о прекращении массовых выступлений. 16 мая для дальнейшей коор­динации действий было созвано Всекорейское собрание студенческих организаций.

Однако накал страстей 15 мая был настолько велик, что 17 мая по всей стране от имени Штаба чрезвычайного положения было объяв­лено о «Мерах по расширению чрезвычайного положения». Эти меры с 00 часов 18 мая приостанавливали всякую политическую деятель­ность, запрещали собрания как на улице, так и в закрытых помеще­ниях, объявляли о контроле над средствами массовой информации, прекращении занятий в высших учебных заведениях, запрещении за­бастовок и своевольного ухода с рабочих мест. Тогда эти меры были восприняты как наступление военной диктатуры, хотя с точки зрения властей, наверное, были единственно возможными: страна, экономика которой находилась под жестким контролем государства, оказалась в состоянии «привнесенного извне» экономического кризиса, который нужно было преодолеть. Ответственность за это лежала на плечах государства, которому был необходим строгий порядок.

Одновременно с введением «расширенного чрезвычайного поло­жения» было арестовано 110 человек организаторов студенческого движения. С другой стороны, как бы выполняя требования демон­странтов (реально — для усиления правящей власти) было задержано 8 человек лидеров правящей Республиканской партии во главе с Ким Чжонпхилем и несколько десятков высокопоставленных чиновников из правительства. Последних отпустили после того, как они ушли с занимаемых постов и передали государству свое имущество. Также были арестованы и лидеры оппозиции — Ким Дэчжун (поначалу был даже приговорен к смертной казни) и Ким Ёнсам.

Таким образом, во второй половине мая власть в стране факти­чески перешла в руки новых «военных-политиков» во главе с Чон Духваном. Против такого положения с оружием в руках выступили студенты и горожане крупнейшего центра юго-запада страны — города Кванчжу, выходившие на демонстрации на улицы города еще до объявления «расширения» чрезвычайного положения 17 мая.

Новые демонстрации с требованием отмены чрезвычайного поло­жения начались в 8 часов утра 18 мая у главных ворот кампуса Уни­верситета [провинции] Южная Чолла (Чоннамдэ). Уже около 10 часов утра на улицах города начались первые столкновения между демон­странтами и спецподразделениями армии. На другой день, 19 мая, ко­гда стало известно о том, что столкновения прошедшего дня привели к многочисленным жертвам среди мирного населения, на централь­ные улицы города вышли не только студенты, но и горожане. В тот же день в Кванчжу было переброшено четыре батальона спецподраз­делений правительственных войск. 20 мая к демонстрантам присоеди­нились водители автобусов и такси, перекрывшие движение по цен­тральной улице Кымнамно. Перед зданием Управления провинциаль­ной администрации (провинции Южная Чолла) собралось до 50 тыс. человек, требовавших прекращения диктатуры. Несмотря на жесткую цензуру, телерадиокорпорация «Эм Би Си» (МВС; Мunhwa[3] Вroadcasting Corporation) транслировала эти события на всю страну.

Переломным в событии, которое в Южной Корее носит назва­ние «народного сопротивления в Кванчжу», стал день 21 мая. Тогда студенты и горожане захватили склады с оружием. Власти, опаса­ясь массовых кровопролитий, приняли решение об отводе правитель­ственных спецподразделений за пределы города. К 6 часам вечера[4] восставшие захватили Управление провинциальной администрации. В тот же день правительственный Штаб чрезвычайного положения распространил официальное заявление, в котором называл восставших «нечистыми элементами», «хулиганами». Из заявления станови­лось ясным, что власти будут бороться с восставшими до конца.

Начиная с 22 мая, на протяжении нескольких дней восставшие Кванчжу собирались на митинги перед зданием Управления провин­циальной администрации и требовали отмены чрезвычайного поло­жения, отставки Чон Духвана, расследования событий в Кванчжу и наказания виновных. К 25 мая, когда в город для переговоров при­был президент Чхве Гюха, насчитывалось уже 146 человек, погибших в столкновениях с правительственными силами правопорядка. Пере­говоры ни к чему не привели (всем было ясно, что реальной властью в стране президент не обладает). Тогда власти посоветовали всем ино­странцам покинуть город, а восставшие решили бороться до конца.

Штурм Кванчжу правительственными войсками начался в 3:30 утра 27 мая и завершился уже к 5 часам утра взятием основных правительственных учреждений. Народное вооруженное восстание в Кванчжу было жестоко подавлено. На улицах города погибло 154 че­ловека[5].

В южнокорейской и советской исторической литературе нередко пишется о том, что США поддержали приход к власти Чон Духва­на и не особенно возражали против кровавого подавления восстания в Кванчжу. Иногда даже говорят о прямом «вмешательстве» США, имея в виду их «предполагаемый частичный контроль» над операци­ями, проводимыми южнокорейскими вооруженными силами.

В недавно опубликованной книге В. X. Глейстина (младшего)[6], ис­полнявшего в то время обязанности посла США в Республике Корея, представлена иная точка зрения. По его мнению, подтвержденному рядом документов, в то время позиция США по отношению к Юж­ной Корее состояла в том, чтобы, не допуская «использования» Се­верной Кореей политической нестабильности Республики Корея, избегать конфронтации вооруженных сил США с местным населением, не поддерживать самопровозглашенных лидеров, а поддерживать кон­ституционный порядок и способствовать дальнейшей либерализации политической жизни в стране. После гибели президента Пак Чонхи американские власти старались налаживать отношения с новым пре­зидентом страны Чхве Гюха, а не с Чон Духваном. На события в Кванчжу США ответили заявлением о том, что они не знали о во­енных репрессиях против студентов, не поддерживают насилие в ре­шении вопросов восстановления общественного порядка и не будут посылать войска, подчиненные главнокомандующему вооруженными силами США в Южной Корее генералу Викхэму, на подавление вы­ступлений в Кванчжу. С другой стороны, опасаясь «использования Пхеньяном ситуации», в США положительно отнеслись к наведению порядка в мятежном городе, но призвали Чон Духвана как можно скорее восстановить в стране конституционный порядок и предоста­вить большую свободу политической деятельности.

Однако после подавления народного восстания в Кванчжу Чон Духван, опасаясь повторения подобных событий, предпринял еще ряд шагов, направленных на борьбу с оппозицией новой военной власти на самом высоком уровне. 31 мая 1980 г. в Сеуле был образован Комитет по чрезвычайным мерам охраны государства (Кукка пови писан тэчх-эк вивонхве), в который вошли 14 военных и 10 гражданских лиц. Во главе Комитета встал лично Чон Духван. Провозгласив своими зада­чами усиление мер по стабилизации общей обстановки, решению эко­номических проблем и т.п., Комитет фактически занялся чисткой в высшем руководстве страны. Из южнокорейского ЦРУ были уволены более 300 человек, из различных государственных правительственных учреждений — около 5,5 тыс., из находящихся в ведении государства предприятий и организаций — более 3 тыс. человек. Далее, в течение полугода, до октября 1980 г., пока Комитет не был распущен, от его имени проводились различные мероприятия, направленные на уже­сточение порядков в сфере образования, средствах массовой инфор­мации, в борьбе с преступностью.

С созданием Комитета по чрезвычайным мерам охраны государ­ства Чон Духван окончательно взял власть в свои руки. Теперь ему оставалось только оформить свой приход к власти законодательно, т. е. стать «законным президентом» страны.



§ 2. Установление Пятой Республики



Свой путь к высшему государственному посту Чон Духван начал с того, что в августе 1980 г. отстранил от должности президента Чхве Гюха. На период с 16 августа до конца месяца исполняющим обязанно­сти президента стал тогдашний премьер-министр Пак Чхунхун. А 27 августа, согласно Конституции юсин, Объединительное самостоятель­ное гражданское собрание провело очередные «выборы» президента, на которых был «избран» Чон Духван, вступивший в должность 3 сентября 1980 г.

Однако и это было временным шагом Чон Духвана. Арест руково­дителей бывшей правящей Республиканской партии, чистка в высших эшелонах власти, сформированной в рамках старой «системы юсин», наглядно демонстрировали то, что Чон Духван не желает наследовать политическую систему времен Пак Чонхи. Кроме того, в связи с но­выми экономическими и политическими условиями (рост экономики и благосостояния народа, а также массовые выступления населения против диктатуры, давление со стороны США) Чон Духван был вы­нужден пойти по пути возрождения в стране политической деятельно­сти, но такой, которая бы обеспечила ему надежную, стабильную власть.

Для этого следовало изменить Конституцию страны. Ее новый проект был предложен на всенародный референдум 22 октября 1980 г. и получил одобрение большинства (91,6% проголосовавших)[7]. Из Преамбулы Конституции были изъяты упоминания об Апрельской революции 1960 г. и «Революции 16 мая», появившиеся во времена нахождения у власти Пак Чонхи. Тем самым Чон Духван как бы «за­ново начинал» историю страны, ведя ее непосредственно от Перво-мартовского движения. Новая редакция Конституции вводила непря­мые президентские выборы (через коллегию выборщиков), срок пол­номочий президента определялся в семь лет. Президент имел особые права на введение чрезвычайного положения, роспуск Национально­го собрания. Срок полномочий депутатов парламента ограничивался четырьмя годами. Старое Объединительное самостоятельное граж­данское собрание распускалось. Государство получало право финан­сирования правящей партии.

Таким образом, с одной стороны, новая Конституция значительно усиливала власть существующего президента, а с другой — оконча­тельно ликвидировала основные атрибуты прежнего «диктаторского режима». При этом согласно новой редакции Основного закона го­сударства в Республике Корея, в принципе, должно было сформиро­ваться некое общество справедливости, в котором будет развиваться национальная культура, совершенствоваться права потребителей, по­лучат особую защиту мелкие и средние предприятия.

Согласно приложению к новой редакции Конституции до новых выборов в Национальное собрание власть в стране временно перехо­дила к учрежденному президентом Собранию установления законов охраны государства (Кукка пови иппоп хвеый). Новая Конституция была опубликована 27 октября 1980 г.

Итак, с 1981 г. Республику Корея ожидало восстановление поли­тической деятельности. Для того чтобы подготовиться к противосто­янию с оппозицией, 22 декабря 1980 г. южнокорейское ЦРУ было ре­организовано в Управление планирования безопасности государства (Кукка анчжон кихвек пу), получившее сокращенное корейское на­звание ангибу. Начальник Управления ангибу назначался президен­том. Таким образом, этот орган, помогавший в свое время Чон Духва-ну прийти к власти, в реформированном виде также оставался под контролем президента.

Поскольку новые президентские выборы с соответствии с Консти­туцией 1980 г. были назначены на 25 февраля 1981 г., уже в ян­варе стали образовываться новые политические партии. 15 января была создана правительственная Партия демократии и справедли­вости (Минчжу чэюоныйдащ сокращенно — Минчжондан)[8]. В ее состав вошло и некоторое количество членов бывшей правящей Рес­публиканской партии. Почетным председателем Минчжондан стал Чон Духван. Партия объявила своими основными принципами идеи нации, демократии, справедливости, общественного благосостояния и объединения страны. В программе партии, состоявшей из 10 пунктов, в частности, говорилось о том, что партия будет бороться против пре­бывания одного человека в течение длительного времени на высших руководящих постах, а также за «общественную справедливость». Де­ло в том, что в период президентства Пак Чонхи в южнокорейском обществе стала особенно острой проблема увеличивающегося разры­ва в уровне жизни между отдельными социальными слоями. Партия демократии и справедливости решила бороться с этим явлением.

Таким образом, несмотря на то, что приход к власти Чон Духва-на был явно не конституционным, его партия, по крайней мере, на словах, поставила своей целью создание условий для большей демо­кратизации страны (например, недопущение длительного пребывания у власти одного человека).

В том же январе 1980 г. появились и другие политические пар­тии. 17 января была образована Демократическая корейская пар­тия (Минчжу хангуктан; сокращенно — Минхандан), выдвинув­шая своим кандидатом на пост президента Ю Чхисона. В партию вошло немало членов бывшей оппозиционной (периода президентства Пак Чонхи) Новой народной партии. 23 января была создана Корей­ская гражданская партия (Хангук кунминдан; сокращенно — Кунминдан), выдвинувшая своим кандидатом Ким Чжончхоля. Кроме указанных, был образован ряд политических партий меньшего мас­штаба.

На непрямых президентских выборах 25 февраля 1981 г. Чон Духван одержал победу. Трудно говорить, насколько демократичны­ми были эти выборы. С одной стороны, тотальный контроль над об­ществом со стороны Управления планирования безопасности государ­ства, общая атмосфера совсем недавно отмененного чрезвычайного положения, непрямая система выборов предоставляли много различ­ных способов для воздействия на исход голосования. С другой сторо­ны, программа Партии демократии и справедливости Чон Духвана, имевшая своей целью (как это ни парадоксально звучит) большую демократизацию, сокращение разрыва между бедными и богатыми, могла быть привлекательной для избирателей.

Чон Духван официально вступил в должность президента стра­ны 3 марта 1981 г. Этот же день считается началом истории Пятой Республики.

Выборы в Национальное собрание 25 марта 1981 г. также принесли победу партии Чон Духвана, получившей большинство (151) мест в парламенте.



§ 3. Социально-экономическая и внешняя политика Чон Духвана



Время президентства Чон Духвана, так же, как и Пак Чонхи, оце­нивается в исторической литературе неоднозначно. С одной стороны, говорят о том, что Чон Духван способствовал дальнейшему экономическому росту Южной Кореи, решению ряда социальных проблем, повышению престижа страны в мировом сообществе. С другой сторо­ны, встречается точка зрения, называющая период Пятой Республики временем диктатуры, репрессий, подавления свободомыслия и актив­ного развертывания народного движения за демократию. Очевидно, обе оценки по-своему справедливы. Современные южнокорейские по­литологи нередко указывают на 1985 г. как на водораздел между пе­риодом ограничения политических свобод и поворотом к демократии. Об отрицательном в период нахождения у власти президента Чон Духвана уже упоминалось в начале главы. Это прежде всего приход к власти путем военного переворота, кровавый разгон народных демон­страций в Кванчжу, ограничение политических свобод и диктаторские формы правления в первые годы президентства.

К числу достижений Чон Духвана относят развитие отношений с зарубежными странами, прежде всего в плане признания Республики Корея в качестве «цивилизованной», т.е. соблюдающей права человека, и развитой страны. Здесь особую роль сыграло то, что Юж­ная Корея смогла добиться права проведения у себя Азиатских игр 1986 г. и Олимпийских игр 1988 г. Последние фактически «открыли» Республику Корея внешнему миру. Поэтому иногда южные корейцы в шутливой форме называют Пятую Республику «Спортивной Рес­публикой». Действительно, Чон Духван уделял немало сил и средств развитию спорта в стране.

Кроме того, говорят об активной политике объединения Кореи, проводившейся Чон Духваном. В частности, 20-23 сентября 1985 г. была организована первая встреча родственников разделенных семей, проживавших на Севере и на Юге Кореи. В 1985-1987 гг. происходили постоянные встречи правительственных делегаций КНДР и Респуб­лики Корея, направленные на сближение двух корейских государств. (Переговоры были прерваны в связи с инцидентом, произошедшим 29 ноября 1987 г., когда был взорван южнокорейский самолет, следовав­ший по маршруту Багдад — Сеул.)

Перечень положительных результатов президентства Чон Духвана можно продолжить: успехи политики стабилизации цен, либерализа­ция импорта, либерализация капитала, ликвидация убыточных пред­приятий, предоставление большей самостоятельности средним учеб­ным заведениям, упрощение порядка выезда за границу.

После прихода к власти Чон Духван определил две основные цели в социально-экономической сфере: 1) преобразование Республи­ки Корея в «общество справедливости» и 2) построение «демокра­тического и процветающего государства». Наверное, поэтому партия, возглавляемая Чон Духваном, получила название «Партии демокра­тии и справедливости».

Понятие «общество справедливости» появилось на рубеже 1970-1980-х годов в связи с тем, что в результате прежних экономических преобразований, проведенных Пак Чонхи, в южнокорейском обществе стал слишком велик разрыв между бедными и богатыми. Для того чтобы добиться «справедливости», Чон Духван начал работать над решением двух больших задач: 1) выравниванием доходов, получа­емых населением, и 2) исправлением той ситуации, когда богатство решало все и открывало любые пути в обществе.

Естественно, постановка и реализация подобных задач была воз­можна в условиях государственного регулирования экономики. Это Чон Духван унаследовал от прежней власти. Однако изменилось представление об экономическом развитии. Оно перестало быть в из­вестном смысле «абстрактным», «ради цифр». Целью экономическо­го развития стало благосостояние народа. Поэтому было решено из­менить название пятилетних планов. Следующая пятилетка 1982—1986 гг. именовалась теперь «Пятый пятилетний план экономического и социального развития». Одной из основных задач нового пя­тилетнего плана стало улучшение качества жизни народа. До нача­ла 1980-х годов основной упор в экономическом развитии делался на количество. В Пятой Республике был взят курс на экономию и, со­ответственно, повышение качества продукта производства. Поэтому в новом пятилетнем плане был особо выделен вопрос о технической модернизации.

Но главным в экономической политике стало направление на ста­билизацию экономики, в отличие от прежних пятилеток с их ориен­тацией на рост. С другой стороны, рост экономических показателей в это время был сопоставим с экономическим ростом периода прези­дентства Пак Чонхи. Так, ежегодный прирост ВНП в Пятую пяти­летку составил 7,5% при изначально запланированных 8,6%. Мень­шие «проценты» объясняются тем, что в процессе реализации плана он был пересмотрен в сторону уменьшения показателей роста для то­го, чтобы улучшить внешнеторговый баланс и максимально сократить инфляцию. Действительно, за годы Пятой пятилетки удалось добить­ся сокращения роста цен на потребительские товары до уровня 3,5% в год, а внешнеторговый баланс страны впервые за всю ее историю стал практически бездефицитным. В 1982 г. объем экспорта и импорта со­ставил 21,85 и 24,25 млрд долларов, а в 1986 г. — 34,72 и 31,58 млрд долларов соответственно. Южной Корее удалось добиться среднего ежегодного роста объемов экспорта в 10,2%, причем половину его со­ставила продукция тяжелой и химической промышленности. К 1986 г. государственный долг Республики Корея сократился на 2,3 млрд дол­ларов по сравнению с предшествующим годом и составил 44,5 млрд долларов.

Каким образом правительству Чон Духвана удалось добиться по­добного сбалансированного роста экономики, снижения уровня ин­фляции? С помощью жесткого государственного контроля над экспортоориентированной экономикой страны, унаследованного еще от Четвертой Республики, а также продолжавшегося роста крупных фи­нансово-промышленных корпораций чэболъ, тесно связанных с госу­дарством, и особой традиционной культуры труда, о которой уже упо­миналось. Частные предприятия лишь тогда имели благоприятные условия для своего развития, когда их деятельность согласовывалась с задачами пятилетнего плана. Убыточные или работающие во вред планам экономического развития страны предприятия закрывались как «несостоятельные». Так, с января по сентябрь 1986 г. более 50 крупных «несостоятельных» предприятий были закрыты при прямом участии государства и переданы другим крупным фирмам. Государ­ство заставляло народ работать. Согласно Конституции Республики Корея, все граждане страны обязаны работать.

В августе 1980 г. Комитет по чрезвычайным мерам охраны го­сударства в рамках реализации мер чрезвычайного положения издал «Указ о чрезвычайных мерах по борьбе с общественным злом», в рам­ках которого были проведены проверки на предмет борьбы с «тремя видами зла» — насилием, мошенничеством и наркотиками, главным образом среди молодых людей. Задержанные по подозрению в заня­тиях одним из трех видов незаконной деятельности молодые люди иногда подвергались суду. Большинство задержанных, как правило, отправлялись на четырехнедельное или двухнедельное «перевоспита­ние» с последующим принудительным трудом сроком до полугода. Эти молодые люди составляли так называемые «Отряды переобуче­ния трех [категорий] молодежи» (по трем обозначенным видам пре­ступной деятельности). «Обучаемых» обязательно коротко стригли, так что их можно было легко узнать на улицах. (В то время у муж­чин были в моде длинные прически.) За все время по «Указу о чрез­вычайных мерах по борьбе с общественным злом» было задержано 60 755 человек. Из них 54 человека погибло в результате грубого об­ращения с ними властей. Впоследствии, в июне 1988 г., уже после падения власти Чон Духвана, по поводу этих отрядов даже устро­или судебное разбирательство. Официальная современная южноко­рейская историография относится к этим «мерам» весьма негативно. Однако рядовые южнокорейские граждане — свидетели событий тех лет — вспоминают об «Отрядах переобучения» не без чувства удовле­творения, так как, несмотря на всю жестокость предпринятых мер, в стране значительно снизился уровень преступности.

Приведенный пример показывает, насколько велика была сила го­сударства в период президентства Чон Духвана, велика настолько, что вполне могла вести экономику страны по намеченному пути.

Во внешнеполитической деятельности Чон Духвану удалось укрепить позиции Южной Кореи на международной арене. Основой для этого стало успешное экономическое развитие Республики Корея, заметно повышавшее ее роль в мировой экономике. В 1981 и 1985 гг. Чон Духван дважды нанес официальный визит в США. В ходе пер­вого визита 3 февраля 1981 г. было принято Совместное заявление, в котором еще раз подчеркивалось, что США не имеют планов полного вывода своих войск с Корейского полуострова. В 1982 г. Чон Духван совершил ряд официальных визитов в страны Африки, а в 1986 г. — в Европу. С середины 1980-х годов Южная Корея стала делать первые шаги по налаживанию отношений со странами Восточной Европы. Однако самой главной заслугой во внешнеполитической деятельно­сти Чон Духвана останется проведение в Южной Корее Азиатских игр 1986 г. и Олимпийских игр 1988 г.

Естественно, далеко не все в период президентства Чон Духвана было так хорошо. Иначе не было бы острой критики его «режима», не было бы активного народного движения, «поставившего точку» в истории диктаторского правления военных в Южной Корее. Основны­ми лозунгами, которые выдвигали участники антиправительственных демонстраций, были призывы к изменению в Конституции положения о выборах президента, т. е. замены косвенных президентских выборов на прямые, а также требование расследования событий в Кванчжу, наказания виновных и призыв к реализации «идей Кванчжу».

Одновременно с середины 1980-х годов в Республике Корея начал­ся постепенный процесс демократизации, объективно обусловленный общим экономическим ростом страны, ростом материального благо­состояния ее граждан. В новых условиях, когда рыночный экономиче­ский механизм уже был запущен, когда Южная Корея стала неотъем­лемой и важной составляющей мировой экономики, уже не требова­лось насильственной мобилизации сил народа для экономического раз­вития. Южнокорейское общество уже было готово принять демократию. На февраль 1985 г. были назначены очередные выборы в Нацио­нальное собрание Республики Корея. За год до этого в стране появил­ся ряд новых оппозиционных партий и организаций, которым впослед­ствии удалось возглавить борьбу против «диктатуры» Чон Духвана. 18 мая 1984 г. демократические силы во главе с Ким Дэчжуном и Ким Ёнсамом объявили об образовании Ассоциации за содействие демо­кратизации (Минчжухва чхучжин хёбыйхве, сокращенное корей­ское название — Минчхухёп). 18 января 1985 г. была создана Новая корейская демократическая партия (Синхан минчжудан, сокращен­ное корейское название — Синминдан, т. е. «Новая демократическая партия»[9]) во главе с Ли Мину. Одной из своих важнейших задач партия ставила изменение политической системы Республики Корея таким образом, чтобы стала возможной мирная передача власти.

Таким образом, в парламентских выборах 12 февраля 1985 г. при­нимали участие пять крупных политических партий. Правящая Пар­тия демократии и справедливости, хотя и получила большинство мест в парламенте — 148 (32,2% от общего количества голосов), не смогла собрать большинство голосов избирателей, как это было на первых выборах 1981 г.

Вновь образованная Новая корейская демократическая партия по­лучила 67 мест (29,4% голосов), Демократическая корейская партия (Минхандан) — 35 мест (19,9%), Корейская гражданская партия (Кунминдан) — 20 мест (8,9%), Новая общественная партия (Синсадан) — одно место (1,5% голосов).

Успехи на парламентских выборах придали оппозиции новые си­лы. С марта 1986 г. в крупных городах Республики Корея разверну­лось движение за сбор подписей в поддержку изменения Конститу­ции страны и введение прямых президентских выборов. Однако пово­ротным, предопределившим конец диктаторской власти в Республике Корея стал 1987 г. Тогда до Сеульской олимпиады, которая должна было помочь Южной Корее стать более открытой и лучше известной мировому сообществу, оставался всего один год.

[1] В Республике Корея очень большую роль в становлении карьеры играют так называемые «связи по линии учебного заведения» (хагъён).

[2] В Республике Корея новый учебный год начинается в марте месяце.

[3] Слово мунхва (munhwa) по-корейски означает «культура».

[4] В литературе встречается также указание на 11 часов вечера.

[5] В исторической литературе имеются различные сведения о числе жертв на­родного восстания в Кванчжу. Так, в буклете, изданном в 1990-е годы и расска­зывающем о Мемориале, построенном в память о майских событиях в Кванчжу, указано, что на территории Мемориала находятся 137 могил тех, кто погиб в дни самого восстания, и 30 могил тех, кто скончался позднее от полученных ран. В англоязычном издании «Комитета по истории событий 18 мая города Кванчжу» (2000 г.) говорится, что согласно официальной статистике во время этих событий погибло 154 человека, 64 пропали без вести, 3139 было ранено и 503 арестовано. (Тhе Мау 18th КwangJu Democratic Uprising. Кwangju, 2000. Р. 57). В литературе также встречается указание на 191 погибшего или 163 погибших и т. п. (Ibid. Р.57).

[6] Сleysteem W. H. Jr. Маssive Engagement, Маrginal Influence. Саrter and Korea in Crisis. Washington, 1999.

[7] В доступной исторической литературе не встречается сведений о том, насколь­ко свободным было волеизъявление граждан во время референдума по тексту исправлений Конституции Республики Корея.

[8] В отечественной историографии до сих пор нет устоявшейся традиции перево­да на русский язык названий многочисленных политических партий Республики Корея, образовавшихся в 1980-1990-е годы. Поэтому перевод названий полити­ческих партий, представленный в настоящей монографии, может не совпадать с имеющимся в других отечественных работах по новейшей истории Кореи.

[9] Сокращенные корейские названия политических партий не всегда поддаются переводу, поэтому в отдельных случаях перевод на русский язык опущен.

Кто такие кисэн? Это – корейский вариант того явления, которое было широко распространено по всему Дальнему Востоку. В Китае, где собственно и возникла традиция, о которой мы ведем речь, этих женщин называли «цзи» (на русский язык традиционно и, на мой взгляд, неудачно это слово переводится как «певичка»). Японским вариантом была гейша и куда менее известная за пределами Японии ойран. В Корее же с незапамятных времён появились кисэн.

Итак, кисэн – это корейская гейша? Такое объяснение, действительно, часто и дают иностранцам, но верно оно только отчасти. Скорее уж кисэн – это китайская «певичка», но и в России, и на Западе в целом, об этих самых «певичках» слышали куда меньше, чем о гейшах.


Кисэн представляли из себя профессиональных развлекательниц и, одновременно, куртизанок. Именно куртизанок, а не проституток в западном понимании этого слова. Хотя кисэн и могла провести ночь с приглянувшимся ей или же с готовым хорошо заплатить за удовольствие гостем, основой её работы являлась отнюдь не «продажа весны» (так поэтически именуют на Дальнем Востоке проституцию). В этом, кстати, заключается и отличие, которое существовало между гейшей и кисэн. Для корейской кисэн ночь с клиентом, который согласился за это заплатить, была вполне допустима, а вот японская гейша вообще не могла подрабатывать проституцией. В России закрепился стереотип, в соответствии с которым японская гейша – это просто своего рода высокооплачиваемая проститутка, пусть и очень образованная, и с немалыми талантами. Это абсолютно неверно. В старой Японии гейша могла иметь одного или нескольких любовников, получать от них подарки и деньги, но она не могла превращать проституцию в своё занятие, это было прямо запрещёно законом и наказуемо. Проституцией занимались другие женщины – так называемые ойран, которые тщательно охраняли свою профессиональную монополию на этот прибыльный бизнес.

В старой Корее подобного строго разделения не существовало. Однако главной функцией кисэн была организация приёмов, а её главным достоинством – умение поддерживать светскую беседу, играть на музыкальных инструментах, петь и писать стихи.
В соответствии с вековыми традициями женщины в дворянских семьях в Корее вели затворническую жизнь. Они редко могли выходить из дома, и им было строго запрещёно встречаться с приходящими гостями, если те только не являлись ближайшими родственниками. Женская половина дворянского дома была закрыта для посторонних. Поэтому все встречи и беседы в корейских домах проходили в исключительно мужской компании.
Однако чисто мужская компания, как известно, имеет не только свои преимущества, но и свои недостатки. Богатым и знатным корейцам хотелось порою проводить время не в спорах по вопросам конфуцианской философии или налоговой политики, а в более расслабленной и легкомысленной атмосфере. Женское присутствие было необходимо, но не могло быть и речи о том, чтобы позволить женщинам из приличных семей появляться открыто в кругу посторонних мужчин. Это было бы вопиющим, немыслимым нарушением конфуцианской морали. Поэтому в незапамятные времена в Китае был найден выход из этого положения – профессиональные развлекательницы, которые, неизбежно, являлись и куртизанками. Со временем такие развлекательницы-куртизанки стали появляться и в других странах, в том числе и в Корее. В отличие от подавляющего большинства остальных корейских женщин, они были хорошо образованы, владели не только родным корейским, но и классическим китайским (язык всей корейской науки и культуры вплоть до конца прошлого века), писали стихи, играли на музыкальных инструментах. В то же самое время юридически кисэн были совершенно бесправны. Они приравнивались к крепостным, живодерам и палачам и, по крайней мере теоретически, дочь кисэн сама должна была стать кисэн (вокруг этого, в частности, и строится сюжет самого знаменитого произведения корейской классической литературы – «Повести о Чхун Хян»). Мечтой многих кисэн было вырваться из позолоченной клетки, если не ради себя, то хотя бы ради своих детей. Единственной надеждой на освобождение было то, что их согласится взять в жёны или в наложницы какой-нибудь дворянин или богатый купец. Это было не так-то просто, ведь большинство кисэн формально считалось государственными или, много реже, частными рабынями, так что тот, кто желал взять кисэн себе в наложницы, должен был заплатить за свою избранницу немалый выкуп казне или частному владельцу. Кисэн имели дело с элитой корейского общества, остальным даже самое невинное общение с ними было бы просто не по карману, ими восхищались самые образованные и блестящие люди старой Кореи, но, в то же самое время, кисэн всё равно оставались бесправными и, отчасти, презираемыми. Таков парадокс.

Опубликовано в газете "Сеульский вестник" в 2006 г

Театру в Корее, скажем прямо, не повезло. Традиционная Корея театра как такого не знала, хотя некоторые «театроподобные жанры» там, конечно же, существовали с давних времён. Однако театра со сценой, декорациями, многочисленными актёрами и, главное, пьесами в Корее на было до самого начала XX века. Сейчас некоторые националистически настроенные историки пытаются с этим спорить, но показательно, что сами корейцы былых времён на этот счёт особо не заблуждались. В книгах корейских путешественников, которые в 1880-е и 1890-е гг. посещали загадочную и экзотическую Европу, часто говорилось о театре как о явлении для Кореи необычном и интересном, как о некоей зарубежной экзотике.

Позднее появление театра означает, что с самого начала своего существования ему приходилось конкурировать с кинематографом, который пришёл в Корею примерно в то же самое время. Конкуренцию эту театр, как зрелище более дорогое и менее эффектное, обычно проигрывал, и только в последнее десятилетие в Корее наблюдается нечто вроде театрального ренессанса.

И всё-таки, как же появился в Корее театр? К началу XX века корейские реформаторы, которые хотели подражать Западу во всём, пришли к выводу, что без театра современное общество существовать никак не может. В этом отношении реформаторы мог всегда полагаться на поддержку Его Величества, так как король Кочжон был известным поклонником всяческих новинок.

Таким образом, в 1902 г. было решено завести королевский театр, который, в частности, предполагалось использовать для празднования приближающейся 40-й годовщины правления Кочжона. Театр должен был также служить местом для проведения официальных государственных мероприятий, своего рода «дворцом съездов». Вскоре по королевскому указу было создано новое придворное учреждение Хёпрюльса, которое и должно было заведовать театром. Также стали называть и сам театр. Большинство будущих актрис было выбрано из числа куртизанок-кисэн, которые, во-первых, в обязательном порядке учились прению и танцам, а во-вторых, в те времена являлись единственной группой женщин, привычных к выступлению перед публикой.

Театр разместился в кирпичном здании довольно специфического вида. Сами его создатели искренне полагали, что их детище напоминает Колизей. Действительно, здание театра в плане имело необычную круглую форму, но если судить по сохранившимся фотографиям, на мой взгляд оно куда больше походило на склад или паровозное депо, чем на Колизей. Располагался театр в самом центре города, в району Кванхвамун.

Театр Хёпрюльса считался государственным учреждением, и его персонал получал зарплату как государственные служащие. Труппа должна были организовать представления для короля и придворных, то есть заниматься тем же, чем дворцовые певицы и танцовщицы занимались в Корее на протяжении столетий. Однако уже изначально предполагалось, что некоторые представления будут открыты и для публики, которая будет покупать на них билеты. В этом случае первые корейские театральные менеджеры вполне сознательно подражали западному опыту. Первый спектакль (или, точнее, концерт) для частной публики состоялся в декабре 1902 года.

Театру Хёпрюльса не повезло, так как выяснилось, что торжественные мероприятия придётся проводить с куда меньшим размахом, чем изначально планировлось. Традиция требовала, чтобы монарх воздержался от развлечений, если дела в стране шли плохо, а положение Кореи в 1902-1905 гг. давало мало поводов для празднеств. Сначала возникли проблемы со здоровьем наследного принцем, в связи с опасной болезнью которого все дворцовые увеселения были отменены. Принц поправился, но впоследствии многие мероприятия были отменены сначала из-за плохого урожая, а потом из-за войны между Россией и Японией, которая поначалу развёртывалась на территории Кореи. В этих условиях большинство представлений давалось именно для частной публики.

В театре Хёпрюльса имелось около 500 мест, которые делились на три разряда. Самыми дорогими считались "жёлтые" места. Билет на такое место стоил 1.00 вону (в те времена чиновник средней руки зарабатывал 20 вон в месяц). "Красные" места продавались за 0.70 воны, а самые дешёвый "зелёные " (или "синие" – оба цвета обозначаются одним иероглифом, а цветных фотографий зала не существовало) стоили 0.50 вон.


Придворные танцовщицы-кисэн, которые составляли большинство труппы театра

Однако Хёпрюльса был театром специфическим – в нём поначалу вообще не ставили пьес! Все его выступления в наше время считались бы «концертами». На его сцене танцевали красавицы кисэн, появлялись исполнители традиционных балад пхансори. Именно театр Хёпрюльса стал местом, где кинофильмы были в первый раз показаны большой корейской аудитории. Такие киносеансы были устроены летом 1903 года силами Хансонской (Хансон – тогдашнее официальное название Сеула) Электрической Компании, совместного корейско-американского предприятия, которому принадлежали все электрические сети города, а также сеульский трамвай. Кинопроектор был по тем временам машиной небезопасной, так что во время одного из таких сеансов случился пожар. Всё обошлось, но некоторое время театр Хёпрюльса был закрыт.

Театр Хёпрюльса просуществовал недолго, так как сам факт его деятельности оскорблял конфуцианскую нравственность. В начале 1906 года Ли Пхиль-хва, крупный корейский чиновник и просветитель, обрушился на театр с жёсткой критикой. Своё письмо на имя короля Ли Пхиль-хва начал с цитаты из Конфуция, который недвусмысленно осуждал легкомысленную музыку. Далее Ли Пхиль-хва перечислил все прегрешения театра. Он упоминал, что концерты проходят в вечернее время, что на них женщины и мужчины сидят вместе, что некоторые посетители приходят на концерты пьяными, от чего случаются ссоры и даже драки, и что фривольные темы песен о любви серьёзно повреждают нравственность юношества.

На некоторое время хранители устоев возобладали, и в апреле 1906 года театр был закрыт. Его здание некоторое время использовалось как клуб для чиновников. Однако это длилось недолго. В начале 1908 года здание опять стало театром, и на сей раз в нём стали действительно ставить пьесы. Но об этом – в другой раз.